![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
borislvinЯ в последнее время тоже пытался подумать о крестьянском вопросе - и понял, что при всей огромности литературы закрытым его считать все-таки нельзя. Каждый раз что-то открывается под новым углом. Причем этот угол отражает как ограниченность исходных данных, так и мировоззрение автора.
Что касается первого, то сильное впечатление производит многолетняя дискуссия (правда, с очень узким кругом участников) о том, сколько, собственно, производилось зерна в дореволюционной России и какая была товарность производства. Оппоненты привлекли какие-то монбланы документов, но полноценной ясности так и не получилось.
Со вторым еще сложнее. Например, я заметил, что многие авторы исходят из как бы необсуждаемых, неотрефлеектированных предпосылок. Среди них я бы условно выделил три:
- априорное представление о том, что помещичье земледельческое хозяйство МОЖЕТ быть эффективным и поэтому вопрос о распределении земли между крестьянами и помещиками МОГ решаться разным образом БЕЗ явного ущерба для экономического прогресса
- априорное предположение, будто главная проблема крепостничества заключалась в отсутствии личных свобод и прочих квази-рабовладельческих проявлениях
- априорное предположение о том, что на момент преобразований "община" была имманентной чертой русской крестьянской жизни, то есть что выбор был между тем, чтобы просто ничего не делать и сохранять ее в неизменности, и с тем, чтобы "разрушать" ее.
По первому пункту - мне кажется, что история уже расставила все по местам. Земледелие на открытом грунте (по крайней мере, пока речь идет о ежегодных посадках, а не многолетних деревьях) в режиме иерархически устроенного предприятия, с десятками занятых и неизбежной многоуровневой структурой управления - уступает по эффективности семейному бизнесу. Слишком много факторов тонкой настройки, которые теряются при передаче информации наверх и инструкций вниз. Искажающий шумовой эффект, неизбежный в иерархическом управлении, не компенсируется выигрышем от разделения труда. Делегирование полномочий не окупается. Может быть, с развитием технологий это изменится, как изменилось это, например, в промышленном птицеводстве, но пока все продолжает упираться в погоду, особенности почвы и т.д. - этого еще нет.
Соответственно, все решения, которые сохраняли за помещиками землю под запашку с использованием привлеченного труда (барщинного или наемного) - автоматически заводили мину под здание государства, и чем больше земли оставалось у помещиков, тем хуже. Уже это одно заставляет под другим углом взглянуть на вопрос об объективной эффективности реформы. Вполне возможно, что передача ВСЕЙ земли (кроме, естественно, усадебной и т.д.) крестьянам, хотя бы и с максимальной денежной компенсацией помещикам в любой форме, была бы более лучшим решением. В российских реалиях это практически это означало бы немедленный перевод всех крестьян на безальтернативный выкуп, просто по другим формулам расчета сумм.
В этом смысле было бы очень интересно сравнивать русскую реформу не только (а может быть, и не столько) с реформами, где помещичье хозяйство в той или иной степени сохранялось, типа прусской, но с гораздо более радикальными реформами, где помещичье хозяйство было практически полностью разрушено. Тут не только революционная реформа во Франции, но и целый ряд аграрных реформ в Восточной Европе после первой мировой войны, от Прибалтики и Польши до Болгарии.
По второму пункту - эту мысль я, помнится, впервые встретил в книге Филда, которая, видимо, остается наиболее глубоким анализом процесса подготовки реформ. Очень жаль, что она до сих пор не переведена на русский. Филд был аспирантом Зайончковского - и, возможно, самым талантливым, круче даже Захаровой. Вот его книга - https://www.amazon.com/End-Serfdom-Nobility-Bureaucracy-1855-1861/dp/0674252403
Так вот, он там где-то написал, что, как ни парадоксально, тот вопрос, вокруг которого вращалось больше всего идеологии, то есть вопрос о рабстве, несвободе и т.д. - был по состоянию на середину века уже практически закрыт. Помещики давно уже перестали наслаждаться рабским трудом, продажей крестьян поштучно и т.д., прилагаемые к этим вещам обязанности (вотчинная полиция) были им обременительны. Короче, они это нисколько не ценили и готовы были с легкостью расстаться со всем этим барахлом. Их волновали только доходы, прежде всего доходы от земли.
И вот чтобы этот вопрос стал понятен отчетливее, очень полезно присмотреться к тому опыту, который разворачивался буквально у них на глазах. Это был не столько опыт заграничных Пруссии и Австрии, сколько опыт соседних остзейских губерний. Очевидно, именно к нему присматривались дворяне, прежде всего соседних западных губерний, где к тому времени уже шли всякие инвентарные реформы, ограничивающие их свободу маневра. Отсюда, видимо, и идея запуска процесса прежде всего через квази-инициативы дворянства губерний, максимально приближенных к остзейским - отсюда и рескрипты Назимову и петербургскому дворянству.
Но оказалось, что литература о крестьянской реформе в остзейских губерниях на удивление скудна и скособочена. Например, в очень полезной статье Улащика (известного своей непростой судьбой) о происхождении рескрипта Назимову об этом опыте не говорится почти ни слова (http://historic.ru/books/item/f00/s00/z0000256/st006.shtml).
Прибалтийские историки советского времени писали о ней под углом про-крестьянских и анти-германских воззрений, что смещало фокус и вносило искажения. В поисках источника я наткнулся на интереснейшую книгу, при этом очень малоизвестную за кругами по-настоящему вникших в предмет специалистов, и, очевидно, малодоступную. Это материалы ревизии сенатора Манасеина, которая проходила в 1882-1883 годах. Исключительно подробный отчет Манасеина, с интереснейшим историческим очерком, был издан в Риге в 1949 году, причем под одной обложкой напечатали и оригинал, и латышский перевод. Но по какой-то причине заголовок книги был только на латышском, то есть она во всех каталогах числится как латышская, и что ее половина (главная половина!) на русском - догадаться невозможно. Мне удалось раскопать ее на крайне малоизвестном и очень запутанном (потому что сделанном в рамках государственной программы) сайте по оцифровке латышских книг и журналов; подозреваю, что больше никто не знает, что она там лежит. Так вот, там с абсолютной ясностью описывается, как СНАЧАЛА правительство решило упорядочить отношения между помещиками и крестьянами в Лифляндии (а потом в Эстляндии), ужесточить предельные нормы барщины, восстановить вакенбухи шведских до-редукционных времен и т.д., ПОСЛЕ ЧЕГО помещики сами предложили сделку-размен - они отказываются от крестьян, которым даруется свобода, в обмен на переход в их собственность ВСЕЙ земли (правда, с кодификацией прав и нормативов аренды). Книга Манасеина доступна по экзотическому линку - https://gramatas.lndb.lv/periodika2-viewer/?lang=en#panel:pp|issue:642497|article:DIVL3874 (там есть кнопка "download")
По третьему пункту мне очень промыла мозги статья Трэси Деннисон (в соавторстве) об "изобретении" общины. Статья просто детективная, особенно помогает в сочетании с ее же книгой. Только по прочтении статьи до меня дошло, что устройство жизни помещичьих крестьян на момент реформы регулировалось не столько обычаем, сколько помещиком, который мог по собственному усмотрению использовать те механизмы, которые сейчас принято считать "общинными", или не использовать, целиком или частично. Причем значительная часть крестьян жила в ситуации, когда одна деревня была разделена между несколькими помещиками, что фактически исключало возможность "гармоничного" общинного быта. Из двухтомника Дружинина, написанного очень неровно и нечитабельно, следует, что великорусское крестьянство было как раз прежде всего именно помещичьим. Номинально крестьянство делилось на помещичьих и государственных, округленно говоря, поровну, но очень значительную долю государственных крестьян составляли крестьяне не-великорусские (прежде всего поволжских народов).
То есть вот эта "проблема общины", вокруг которой через полвека начали ломать столько копий и продолжают ломать посейчас - она в очень большой степени была просто высосана из пальца, после чего превратилась в устойчивую реальность.
Под этим углом мне были очень полезны, из недавних, книги Игоря Христофорова (он даже выложил ее онлайн - https://www.academia.edu/27499946/Христофоров_И_А_Судьба_реформы_русское_крестьянство_в_правительственной_политике_до_и_после_отмены_крепостного_права_1830_1890_е_гг_М_2011 ) и Янни Коцониса (она переведена на русский - "Как крестьян делали отсталыми"). Мне кажется, они несколько микшируют образ реформы как проведенной оптимальным образом. И это не говоря о том, что, собственно, сам факт русской революции должен рассматриваться под тем же углом...
Полезная книга Костюшко про аграрные реформы в Пруссии и Австрии, вышедшая в 1994 году ничтожным тиражом 200 экземпляров, к счастью, выложена онлайн институтом славяноведения РАН (они вообще сильно выделяются своей открытостью). Вот линк:
https://inslav.ru/publication/kostyushko-i-i-agrarnye-reformy-v-avstrii-prussii-i-rossii-v-period-perehoda-ot
https://inslav.ru/images/stories/pdf/1994_Kostjushko.pdf
Там же, кстати, выложены и другие его книги:
Костюшко И. И. Аграрная реформа 1848 г. в Австрии. М., 1993
https://inslav.ru/publication/kostyushko-i-i-agrarnaya-reforma-1848-g-v-avstrii-m-1993
Костюшко И. И. Прусская аграрная реформа. К проблеме буржуазной аграрной эволюции прусского типа. М., 1989
https://inslav.ru/publication/kostyushko-i-i-prusskaya-agrarnaya-reforma-k-probleme-burzhuaznoy-agrarnoy-evolyucii
Костюшко И. И. Крестьянская реформа 1864 года в Царстве Польском. М., 1962
https://inslav.ru/publication/kostyushko-i-i-krestyanskaya-reforma-1864-goda-v-carstve-polskom-m-1962
<...>
Липецкий исследователь Долгих - видимо, главный специалист по вопросам обсуждения крестьянской реформы при Александре I и Николае I.
<...> книги Василия Ивановича Семевского, он все-таки классик, а книги его на гугле и в других местах давно выложены в открытый доступ.
Вообще у меня по мере спонтанного чтения всех этих вещей вопросов возникает больше, чем получается ответов :)
Совсем вдогонку - недавно случайно узнал, что окончательный выкуп феодальных повинностей, связанных с землевладением, в Шотландии произошел не далее как в 2004 году, по закону 2000 года - https://en.wikipedia.org/wiki/Abolition_of_Feudal_Tenure_etc._(Scotland)_Act_2000
Это к вопросу о том, как по-разному можно было организовывать выкупные операции :)))
<...>
О специфическом отношении монархии к русскому обществу. Есть такой недостаточно осознаваемый факт, что царское правительство XIX века в общем и целом было настроено вполне конституционно. Это видно из того, что там, где (в Европе) у него оказывалась свобода устройства общества, оно вводило конституционный режим. По нынешним меркам ограниченный, урезанный, но по тогдашним европейским - вполне нормальный. С выборами, парламентами, правильными судами, кодексами и т.д. Так были устроены Польша (до восстания 1830 года) и Финляндия, но что еще более важно - так были устроены Греция, Валахия и Молдавия, где русское влияние на момент независимости было преобладающим. Никто иной как П.Н.Киселев утвердил конституции Дунайских княжеств (Органические статуты), за что до сих пор почитается в Румынии. То есть идея самодержавия в глазах и Николая, и его правительства - была не универсальной, а специфической. Универсальным режимом они считали конституционный, и даже в 1829-1830 годах Николай советовал Карлу X не шутить с Конституционной Хартией, которую решил растоптать Полиньяк. Вопрос - почему они свой русский народ считали недостойным конституционного правления? Нет ли здесь связи с идеей крепостного права, которое тоже считалось подходящим именно для великорусского населения империи, но отнюдь не для всех остальных?
<...>
Община. Мысль о том, что община - это вовсе не обязательно нечто исконное и органическое (как это сейчас, кажется, принято считать). Что она была в огромной степени навязана помещичьей деревне, фактически выдумана реформаторами. И если так, то какова роль этой реформы в дальнейшем развитии страны? Мне это кажется очень важным, потому что в нынешнем историческом сознании доминирует мысль о значении ОТМЕНЫ, РАЗРУШЕНИЯ общины (например, в ходе "столыпинской" реформы), но совершенно отсутствует мысль о ее ВВЕДЕНИИ за полвека (или за 80 лет - в случае государственной деревни) до того.
<...>
У меня имеются большие сомнения насчет применимости принципа "неприкосновенности частной собственности" в отношении помещичьих земель. Сами помещики, естественно, в данном случае изображали себя большими вигами, и ты, как мне показалось, имплицитно становишься на их сторону. Мне же кажется, что помещичье землевладение - это все-таки особая статья. Оно имело принципиально неправовое происхождение, причем исторически очень недавнее, сохраняющееся в памяти самих крестьян. Помещики владели не столько "землей", сколько населенными деревнями, которые сами по себе не вписываются в понятие предметов частной собственности. Попытка расчленить землю и крестьян, объявив первую "собственностью", вполне осознавалась крестьянами как бесчестная махинация. Крестьяне исходили из принципа "мы ваши, а земля наша", то есть фундаментально не-частнособственнического. Эта мысль, как мне кажется, подтверждается более чем успешным опытом конфискационных земельных реформ, практически устранивших (или очень сильно урезавших) помещичье землевладение по всей Европе, от Франции времен революции до Болгарии, Польши, Литвы, Латвии, Эстонии 20-х годов. Эти примеры опрокидывают популярную теорию о том, что, дескать, кадетская идея конфискационной земельной реформы была вредной, преступной, нерыночной, социалистической и т.д.
<...>
Проблема малоземелья в Центральной России. В этой связи мне представляется, что политическая значимость этой проблемы была намного выше, чем ее чисто статистическое значение. Именно центральная, коренная Россия, родина всей русской интеллигенции и чиновничества, источник ее исторической культуры - играла решающую роль в формировании общего представления о состоянии страны. То, что в Сибири или Новороссии плодородной земли было завались, на этом фоне отходило на второй план.
<...>
Очень важно объективное изложение хода разработки того, что потом стало называться "столыпинской реформой". Столыпин был незаурядным человеком и очень ловким демагогом, но нынешний его культ (раздутый когда-то Б.Федоровым, человеком, на мой взгляд, недалеким) совершенно абсурден.
<...>
По поводу развития кооперации. Есть книга Янни Коцониса, в которой он подверг историю дореволюционной кооперации жесточайшей критике. Согласно его исследованиям, это был в огромной степени бюрократический проект, навязанный и субсидированный сверху, приведший к растрате денег (примерно как микрокредит в Индии и Бангладеш). Вообще идея кооперации как сельскохозяйственной панацеи - процентов на 90 большая и вредная лажа, и российская мысль сыграла немалую роль в ее популяризации.
<...>
О сравнении эсеровской и большевистской альтернатив в 1917 году. Мне кажется, что эсеры в аграрном вопросе были все-таки не совсем догматиками. Вот, например, в сборнике 1972 (!!!) года есть очень познавательная статья Гинева, где он даже в советское время описывает их подходы как гораздо более прагматичные (http://www.spbiiran.nw.ru/trudy_vyp_13). По Гиневу, эсеры фактически были готовы объявить подворное землевладение таким же "социалистическим", как и общинное - постольку, поскольку оно не превышало некую "трудовую норму". Главное же, что для них принципиальным моментом была передача этого вопроса на усмотрение местных властей. Наконец, если бы в России установилась демократия, то совершенно ни из чего не следует, что последующие выборы принесли бы победу тем же самым эсерам (или, иными словами, тем же эсерам с той же программой). Эсеры победили на выборах в учредительное собрание - оно не случайно так называлось, оно предполагалось как орган конституционный, за ним, по логике вещей, должны были бы вскоре последовать новые выборы, и их результаты вовсе не очевидны. С другой стороны, как раз большевики очень быстро повернулись в область догматизма, начав учреждать коммуны и совхозы (идеи совершенно безнадежные и безумные). Как утверждает Грациози, именно этот догматизм привел к гигантскому поражению большевиков на Украине в 1919 году.
Что касается первого, то сильное впечатление производит многолетняя дискуссия (правда, с очень узким кругом участников) о том, сколько, собственно, производилось зерна в дореволюционной России и какая была товарность производства. Оппоненты привлекли какие-то монбланы документов, но полноценной ясности так и не получилось.
Со вторым еще сложнее. Например, я заметил, что многие авторы исходят из как бы необсуждаемых, неотрефлеектированных предпосылок. Среди них я бы условно выделил три:
- априорное представление о том, что помещичье земледельческое хозяйство МОЖЕТ быть эффективным и поэтому вопрос о распределении земли между крестьянами и помещиками МОГ решаться разным образом БЕЗ явного ущерба для экономического прогресса
- априорное предположение, будто главная проблема крепостничества заключалась в отсутствии личных свобод и прочих квази-рабовладельческих проявлениях
- априорное предположение о том, что на момент преобразований "община" была имманентной чертой русской крестьянской жизни, то есть что выбор был между тем, чтобы просто ничего не делать и сохранять ее в неизменности, и с тем, чтобы "разрушать" ее.
По первому пункту - мне кажется, что история уже расставила все по местам. Земледелие на открытом грунте (по крайней мере, пока речь идет о ежегодных посадках, а не многолетних деревьях) в режиме иерархически устроенного предприятия, с десятками занятых и неизбежной многоуровневой структурой управления - уступает по эффективности семейному бизнесу. Слишком много факторов тонкой настройки, которые теряются при передаче информации наверх и инструкций вниз. Искажающий шумовой эффект, неизбежный в иерархическом управлении, не компенсируется выигрышем от разделения труда. Делегирование полномочий не окупается. Может быть, с развитием технологий это изменится, как изменилось это, например, в промышленном птицеводстве, но пока все продолжает упираться в погоду, особенности почвы и т.д. - этого еще нет.
Соответственно, все решения, которые сохраняли за помещиками землю под запашку с использованием привлеченного труда (барщинного или наемного) - автоматически заводили мину под здание государства, и чем больше земли оставалось у помещиков, тем хуже. Уже это одно заставляет под другим углом взглянуть на вопрос об объективной эффективности реформы. Вполне возможно, что передача ВСЕЙ земли (кроме, естественно, усадебной и т.д.) крестьянам, хотя бы и с максимальной денежной компенсацией помещикам в любой форме, была бы более лучшим решением. В российских реалиях это практически это означало бы немедленный перевод всех крестьян на безальтернативный выкуп, просто по другим формулам расчета сумм.
В этом смысле было бы очень интересно сравнивать русскую реформу не только (а может быть, и не столько) с реформами, где помещичье хозяйство в той или иной степени сохранялось, типа прусской, но с гораздо более радикальными реформами, где помещичье хозяйство было практически полностью разрушено. Тут не только революционная реформа во Франции, но и целый ряд аграрных реформ в Восточной Европе после первой мировой войны, от Прибалтики и Польши до Болгарии.
По второму пункту - эту мысль я, помнится, впервые встретил в книге Филда, которая, видимо, остается наиболее глубоким анализом процесса подготовки реформ. Очень жаль, что она до сих пор не переведена на русский. Филд был аспирантом Зайончковского - и, возможно, самым талантливым, круче даже Захаровой. Вот его книга - https://www.amazon.com/End-Serfdom-Nobility-Bureaucracy-1855-1861/dp/0674252403
Так вот, он там где-то написал, что, как ни парадоксально, тот вопрос, вокруг которого вращалось больше всего идеологии, то есть вопрос о рабстве, несвободе и т.д. - был по состоянию на середину века уже практически закрыт. Помещики давно уже перестали наслаждаться рабским трудом, продажей крестьян поштучно и т.д., прилагаемые к этим вещам обязанности (вотчинная полиция) были им обременительны. Короче, они это нисколько не ценили и готовы были с легкостью расстаться со всем этим барахлом. Их волновали только доходы, прежде всего доходы от земли.
И вот чтобы этот вопрос стал понятен отчетливее, очень полезно присмотреться к тому опыту, который разворачивался буквально у них на глазах. Это был не столько опыт заграничных Пруссии и Австрии, сколько опыт соседних остзейских губерний. Очевидно, именно к нему присматривались дворяне, прежде всего соседних западных губерний, где к тому времени уже шли всякие инвентарные реформы, ограничивающие их свободу маневра. Отсюда, видимо, и идея запуска процесса прежде всего через квази-инициативы дворянства губерний, максимально приближенных к остзейским - отсюда и рескрипты Назимову и петербургскому дворянству.
Но оказалось, что литература о крестьянской реформе в остзейских губерниях на удивление скудна и скособочена. Например, в очень полезной статье Улащика (известного своей непростой судьбой) о происхождении рескрипта Назимову об этом опыте не говорится почти ни слова (http://historic.ru/books/item/f00/s00/z0000256/st006.shtml).
Прибалтийские историки советского времени писали о ней под углом про-крестьянских и анти-германских воззрений, что смещало фокус и вносило искажения. В поисках источника я наткнулся на интереснейшую книгу, при этом очень малоизвестную за кругами по-настоящему вникших в предмет специалистов, и, очевидно, малодоступную. Это материалы ревизии сенатора Манасеина, которая проходила в 1882-1883 годах. Исключительно подробный отчет Манасеина, с интереснейшим историческим очерком, был издан в Риге в 1949 году, причем под одной обложкой напечатали и оригинал, и латышский перевод. Но по какой-то причине заголовок книги был только на латышском, то есть она во всех каталогах числится как латышская, и что ее половина (главная половина!) на русском - догадаться невозможно. Мне удалось раскопать ее на крайне малоизвестном и очень запутанном (потому что сделанном в рамках государственной программы) сайте по оцифровке латышских книг и журналов; подозреваю, что больше никто не знает, что она там лежит. Так вот, там с абсолютной ясностью описывается, как СНАЧАЛА правительство решило упорядочить отношения между помещиками и крестьянами в Лифляндии (а потом в Эстляндии), ужесточить предельные нормы барщины, восстановить вакенбухи шведских до-редукционных времен и т.д., ПОСЛЕ ЧЕГО помещики сами предложили сделку-размен - они отказываются от крестьян, которым даруется свобода, в обмен на переход в их собственность ВСЕЙ земли (правда, с кодификацией прав и нормативов аренды). Книга Манасеина доступна по экзотическому линку - https://gramatas.lndb.lv/periodika2-viewer/?lang=en#panel:pp|issue:642497|article:DIVL3874 (там есть кнопка "download")
По третьему пункту мне очень промыла мозги статья Трэси Деннисон (в соавторстве) об "изобретении" общины. Статья просто детективная, особенно помогает в сочетании с ее же книгой. Только по прочтении статьи до меня дошло, что устройство жизни помещичьих крестьян на момент реформы регулировалось не столько обычаем, сколько помещиком, который мог по собственному усмотрению использовать те механизмы, которые сейчас принято считать "общинными", или не использовать, целиком или частично. Причем значительная часть крестьян жила в ситуации, когда одна деревня была разделена между несколькими помещиками, что фактически исключало возможность "гармоничного" общинного быта. Из двухтомника Дружинина, написанного очень неровно и нечитабельно, следует, что великорусское крестьянство было как раз прежде всего именно помещичьим. Номинально крестьянство делилось на помещичьих и государственных, округленно говоря, поровну, но очень значительную долю государственных крестьян составляли крестьяне не-великорусские (прежде всего поволжских народов).
То есть вот эта "проблема общины", вокруг которой через полвека начали ломать столько копий и продолжают ломать посейчас - она в очень большой степени была просто высосана из пальца, после чего превратилась в устойчивую реальность.
Под этим углом мне были очень полезны, из недавних, книги Игоря Христофорова (он даже выложил ее онлайн - https://www.academia.edu/27499946/Христофоров_И_А_Судьба_реформы_русское_крестьянство_в_правительственной_политике_до_и_после_отмены_крепостного_права_1830_1890_е_гг_М_2011 ) и Янни Коцониса (она переведена на русский - "Как крестьян делали отсталыми"). Мне кажется, они несколько микшируют образ реформы как проведенной оптимальным образом. И это не говоря о том, что, собственно, сам факт русской революции должен рассматриваться под тем же углом...
Полезная книга Костюшко про аграрные реформы в Пруссии и Австрии, вышедшая в 1994 году ничтожным тиражом 200 экземпляров, к счастью, выложена онлайн институтом славяноведения РАН (они вообще сильно выделяются своей открытостью). Вот линк:
https://inslav.ru/publication/kostyushko-i-i-agrarnye-reformy-v-avstrii-prussii-i-rossii-v-period-perehoda-ot
https://inslav.ru/images/stories/pdf/1994_Kostjushko.pdf
Там же, кстати, выложены и другие его книги:
Костюшко И. И. Аграрная реформа 1848 г. в Австрии. М., 1993
https://inslav.ru/publication/kostyushko-i-i-agrarnaya-reforma-1848-g-v-avstrii-m-1993
Костюшко И. И. Прусская аграрная реформа. К проблеме буржуазной аграрной эволюции прусского типа. М., 1989
https://inslav.ru/publication/kostyushko-i-i-prusskaya-agrarnaya-reforma-k-probleme-burzhuaznoy-agrarnoy-evolyucii
Костюшко И. И. Крестьянская реформа 1864 года в Царстве Польском. М., 1962
https://inslav.ru/publication/kostyushko-i-i-krestyanskaya-reforma-1864-goda-v-carstve-polskom-m-1962
<...>
Липецкий исследователь Долгих - видимо, главный специалист по вопросам обсуждения крестьянской реформы при Александре I и Николае I.
<...> книги Василия Ивановича Семевского, он все-таки классик, а книги его на гугле и в других местах давно выложены в открытый доступ.
Вообще у меня по мере спонтанного чтения всех этих вещей вопросов возникает больше, чем получается ответов :)
Совсем вдогонку - недавно случайно узнал, что окончательный выкуп феодальных повинностей, связанных с землевладением, в Шотландии произошел не далее как в 2004 году, по закону 2000 года - https://en.wikipedia.org/wiki/Abolition_of_Feudal_Tenure_etc._(Scotland)_Act_2000
Это к вопросу о том, как по-разному можно было организовывать выкупные операции :)))
<...>
О специфическом отношении монархии к русскому обществу. Есть такой недостаточно осознаваемый факт, что царское правительство XIX века в общем и целом было настроено вполне конституционно. Это видно из того, что там, где (в Европе) у него оказывалась свобода устройства общества, оно вводило конституционный режим. По нынешним меркам ограниченный, урезанный, но по тогдашним европейским - вполне нормальный. С выборами, парламентами, правильными судами, кодексами и т.д. Так были устроены Польша (до восстания 1830 года) и Финляндия, но что еще более важно - так были устроены Греция, Валахия и Молдавия, где русское влияние на момент независимости было преобладающим. Никто иной как П.Н.Киселев утвердил конституции Дунайских княжеств (Органические статуты), за что до сих пор почитается в Румынии. То есть идея самодержавия в глазах и Николая, и его правительства - была не универсальной, а специфической. Универсальным режимом они считали конституционный, и даже в 1829-1830 годах Николай советовал Карлу X не шутить с Конституционной Хартией, которую решил растоптать Полиньяк. Вопрос - почему они свой русский народ считали недостойным конституционного правления? Нет ли здесь связи с идеей крепостного права, которое тоже считалось подходящим именно для великорусского населения империи, но отнюдь не для всех остальных?
<...>
Община. Мысль о том, что община - это вовсе не обязательно нечто исконное и органическое (как это сейчас, кажется, принято считать). Что она была в огромной степени навязана помещичьей деревне, фактически выдумана реформаторами. И если так, то какова роль этой реформы в дальнейшем развитии страны? Мне это кажется очень важным, потому что в нынешнем историческом сознании доминирует мысль о значении ОТМЕНЫ, РАЗРУШЕНИЯ общины (например, в ходе "столыпинской" реформы), но совершенно отсутствует мысль о ее ВВЕДЕНИИ за полвека (или за 80 лет - в случае государственной деревни) до того.
<...>
У меня имеются большие сомнения насчет применимости принципа "неприкосновенности частной собственности" в отношении помещичьих земель. Сами помещики, естественно, в данном случае изображали себя большими вигами, и ты, как мне показалось, имплицитно становишься на их сторону. Мне же кажется, что помещичье землевладение - это все-таки особая статья. Оно имело принципиально неправовое происхождение, причем исторически очень недавнее, сохраняющееся в памяти самих крестьян. Помещики владели не столько "землей", сколько населенными деревнями, которые сами по себе не вписываются в понятие предметов частной собственности. Попытка расчленить землю и крестьян, объявив первую "собственностью", вполне осознавалась крестьянами как бесчестная махинация. Крестьяне исходили из принципа "мы ваши, а земля наша", то есть фундаментально не-частнособственнического. Эта мысль, как мне кажется, подтверждается более чем успешным опытом конфискационных земельных реформ, практически устранивших (или очень сильно урезавших) помещичье землевладение по всей Европе, от Франции времен революции до Болгарии, Польши, Литвы, Латвии, Эстонии 20-х годов. Эти примеры опрокидывают популярную теорию о том, что, дескать, кадетская идея конфискационной земельной реформы была вредной, преступной, нерыночной, социалистической и т.д.
<...>
Проблема малоземелья в Центральной России. В этой связи мне представляется, что политическая значимость этой проблемы была намного выше, чем ее чисто статистическое значение. Именно центральная, коренная Россия, родина всей русской интеллигенции и чиновничества, источник ее исторической культуры - играла решающую роль в формировании общего представления о состоянии страны. То, что в Сибири или Новороссии плодородной земли было завались, на этом фоне отходило на второй план.
<...>
Очень важно объективное изложение хода разработки того, что потом стало называться "столыпинской реформой". Столыпин был незаурядным человеком и очень ловким демагогом, но нынешний его культ (раздутый когда-то Б.Федоровым, человеком, на мой взгляд, недалеким) совершенно абсурден.
<...>
По поводу развития кооперации. Есть книга Янни Коцониса, в которой он подверг историю дореволюционной кооперации жесточайшей критике. Согласно его исследованиям, это был в огромной степени бюрократический проект, навязанный и субсидированный сверху, приведший к растрате денег (примерно как микрокредит в Индии и Бангладеш). Вообще идея кооперации как сельскохозяйственной панацеи - процентов на 90 большая и вредная лажа, и российская мысль сыграла немалую роль в ее популяризации.
<...>
О сравнении эсеровской и большевистской альтернатив в 1917 году. Мне кажется, что эсеры в аграрном вопросе были все-таки не совсем догматиками. Вот, например, в сборнике 1972 (!!!) года есть очень познавательная статья Гинева, где он даже в советское время описывает их подходы как гораздо более прагматичные (http://www.spbiiran.nw.ru/trudy_vyp_13). По Гиневу, эсеры фактически были готовы объявить подворное землевладение таким же "социалистическим", как и общинное - постольку, поскольку оно не превышало некую "трудовую норму". Главное же, что для них принципиальным моментом была передача этого вопроса на усмотрение местных властей. Наконец, если бы в России установилась демократия, то совершенно ни из чего не следует, что последующие выборы принесли бы победу тем же самым эсерам (или, иными словами, тем же эсерам с той же программой). Эсеры победили на выборах в учредительное собрание - оно не случайно так называлось, оно предполагалось как орган конституционный, за ним, по логике вещей, должны были бы вскоре последовать новые выборы, и их результаты вовсе не очевидны. С другой стороны, как раз большевики очень быстро повернулись в область догматизма, начав учреждать коммуны и совхозы (идеи совершенно безнадежные и безумные). Как утверждает Грациози, именно этот догматизм привел к гигантскому поражению большевиков на Украине в 1919 году.
