borislvin

- Макиев Виталий Германович.
- Какого ты года?
- 15 сентября 93 года.
<...>
Старший прокурор управления Генеральной прокуратуры РФ на Северном Кавказе Мария Семисынова:
<...>
И после этого где-то днем уже, когда сильное солнце светило сначала был первый взрыв. Мне показалось, что выстрелили с улицы, потому что огонь как будто так залетел в спортзал. Мне так показалось. И террористы, там одного сразу убило после взрыва, и другой кричал: «Забегайте в гимнастический ал.» И мы когда туда забежали, то там были как бы парты, и эти парты постоянно дырявили. Их простреливали, не боевики стреляли, а стреляли наши с улицы. И потом мы побежали воду пить. И когда мы пили воду, то один террорист к нам забежал и кричит: «Давайте, бегите за мной!» И тогда мы побежали по трупам. Я там видел своего одноклассника. Я его видел, маленький он был такой, и я его узнал, и у него головы не было. И он лежал, когда я пробежал, то за мной бежали еще дети. И там один, вот этот Тимур Батагов, я видел его руку, а тело не видел. И там его часы так еще сгорали. И мы побежали в столовую. И там Ходов вот стоял на проходе и кричал по-осетински плохие слова. Говорит: «Давайте, быстрее бегите в столовую.» И мы побежали в столовую, и там вот кушали. Я прибежал когда, там немного людей было. И вот с этим Батразом сели, с моим соседом, с Батразом Чертисовым мы сели в угол в столовой. И вот там стреляли, стреляли. И потом я видел, одной женщине, ну, сначала говорили: «Давай, вставай на окно.» И он не понял, и он не встал на окно. Потом встала женщина, и стала махать занавесками. И ее убили. И она еще так, ну, в нее выстрелили снаружи, и она не упала сразу, она еще так повернулась, повернулась, и только тогда плавно так легла как будто на землю, на пол. И я видел, что один раз залетел какой-то красный как бы шар, и о стену ударился. Мне тогда с потолка в ухо что-то залетело горящее и горячее. И оно у меня там застряло, и я его еще так сделал. И оно у меня еще сильнее зашло. Я потом руки убрал и не держал его, ухо. И когда еще потом один взрыв был, не взрыв, а один выстрел еще такой красный шарик, вот со стороны собственных домов полетел, и ударился об решетку. И тогда решетка упала. И один мальчик вскочил на печке, и побежал по ней. И его с пулемета в спину расстреляли. И через это окно, которое там выбили решетку, там залезли альфовцы. И они стали кричать: «Это свои, не бойтесь.»<...>
<...>
- Понятно. Виталик, один вопрос к тебе будет. Вот, когда ты говорил, что из пулемета в спину мальчика убили, это кто его убил?
- Такой, он был, вот у него здесь такая полоска была.
- Это боевик убил?
- Да. Черная. И у него в руках был пулемет такой большой. Так прям пули там висели.
- Он находился в столовой там
- Да. Уже после как, его сначала не было. Там были только и стреляли снаружи. И когда уже вот выбили решетку, он выбежал и стал стрелять тогда.
- А хорошо вот в лицо этого боевика с повязкой на голове запомнил?
- Там, если честно…
- Кулаев на него не похож?
- Нет.
- Нет вопросов у меня.

<...>

http://www.pravdabeslana.ru/200905-27.htm

Полагаю, что обсуждать правильное или неправильное поведение пострадавших в зале суда следует в двадцать пятую очередь, после развернутого обсуждения поведения прокуроров и судей. Пострадавших даже нельзя сравнивать с прокурорами, которым платят именно за то, чтобы они вели следствие и поддерживали в суде обвинение. Тем более - с прокурорами генпрокуратуры. И вот, например, как оценивать такой, скажем, диалог, такую злую пародию на судебный допрос:

( Read more... )

Какое отношение имеют вопросы обвинения к делу Кулаева? Зачем надо вытаскивать несчастную пожилую женщину и расспрашивать, с какой именно целью ее погибший муж пошел в школу? Зачем отбирать от нее подписку, задавать нелепые вопросы про отвод суда и т.д.? Зачем расспрашивать про Кулаева, которого она не видела и видеть не могла по определению, и даже от мужа ничего услышать не могла? Все, что она может рассказать о захвате - она знает со слов других людей, ее ценность как свидетеля абсолютно нулевая. Если она вдруг действительно узнала от других заложников что-то важное, это должно было выяснить следствие, а на суд вызывать уже этих самих заложников, сообщивших ей эти важные сведения.

Как можно упрекать в чем-либо пострадавших и их родственников, вынужденных терпеть подобное? И как можно всерьез называть происходящее правосудием, судом и т.д.?

Вынося по просьбе юзера rasemon некоторые куски комментов из подзамочной дискуссии, происходящее можно описать примерно так.

Никакого "правосудия" там нет, это вообще не суд в традиционном понимании слова. Юридический язык вообще не имеет слов для описания того, что там происходит. Это своего рода народное, всеосетинское обсуждение бесланских событий, в котором участвуют осетинские прокуроры, осетинские судьи, осетинские адвокаты, осетинские свидетели и пострадавшие плюс подсудимый Кулаев. Попутно в зале суда присутствуют представители центральной прокуратуры, все слова которых подпадают под одну-единственную рубрику, а именно "убедитесь еще раз, что прокуратура в России бессмысленна, бездарна, непрофессиональна, смешна и нереформируема".

Из хода процесса вырисовывается - во всяком случае, для меня - достаточно отчетливая картина того, что там происходило. В частности, ясно, что версию Кулаева следует признать соответствующий действительности (он попал в число группы совершенно случайно), а его рассказ о численности группы, ее составе, ходе движения в Беслан и т.д. - правдивым. То есть утверждения о том, что групп было две и больше, что участников было не 32, а больше, что они закладывали оружие заранее и т.д. - выдумки. Аналогично, похоже, что из огнеметов и танков по зданию до эвакуации не стреляли. Не подлежит сомнению состав требований террористов и их реакция на действия властей. Наконец, выясняется и картина штурма - он начался с того, что был застрелен один из террористов, "сидевших на кнопке", отчего и произошел взрыв. Застрелен же он был после того, как террористы, от сильной жары, позволили мужчинам снять часть пластиковых щитов, закрывавших окна спортзала. Судя по тому, что речь шла о верхних щитах, выстрел был произведен сверху (например, с крыши какого-то дома). Характерно, что этот момент на процессе сам по себе не акцентируется и присутствующими, похоже, не воспринимается как главный.

Миша Болотовский обратил мое внимание на статью Воронова в "Новом времени" (http://www.newtimes.ru/artical.asp?n=3096&art_id=6620), считая ее убедительной. Я в ней убедительности не увидел. Воронов почему-то называет Кулаева "боевиком", хотя никто, включая прокуратуру, не смог опровергнуть версию Кулаева о том, что он (в отличие от его брата-боевика) никогда в войне участия не принимал; прокуратура, собственно, и не пыталась на этом настаивать. Далее, Воронов также с потолка объявляет большинство остальных боевиков такими же случайными персонажами ("коровами"), как и Кулаев - причем это нелепое утверждение вообще является его личным вкладом, потому что никто другой до такой глупости не додумался. Эти заявления сразу сильно обесценивают все дальнейшее.

Проблема в том, что показания свидетелей-пострадавших нельзя воспринимать за достоверное описание прошедшего. Таких описаний практически не бывает вообще, тем более через год, тем более, когда речь идет о событиях нескольких дней, прошедших в невероятном стрессе, ужасе, голоде, жаре, ежеминутном ожидании смерти и т.д. У любого человека память подводит, впечатления путаются. Прибавить бытовую конспирологию, типичную для людей вообще, Кавказа в особенности. Поэтому надо обращать внимание не на те элементы показаний, которые педалируют свидетели (здесь как раз они больше всего сваливают в кучу то, что действительно видели сами, и то, в чем убедили себя после года разговоров), а то, что кажется для них несущественным, попутным.Так что я считаю - насчет причин взрыва Воронов ключевые моменты показаний просто пропустил, не заметил, а выдуманным "стройным теориям" как раз излишне легко поверил.

Его рассуждения об Аушеве - верны. Прокуратура постоянно пытается навести свидетелей на какой-то компромат против него; зачем - по большому счету непонятно, но в любом случае эти попытки раз за разом проваливаются.

Наконец, ключевой персонаж процесса - сам Кулаев. Больше всего выясняется в те моменты, когда слово дается ему (в том числе те несколько раз, когда он сам допрашивает свидетелей). Виден вполне четкий образ этого человека, слишком простого, чтобы выдумывать сложную непротиворечивую версию. При этом он все эти дни как раз находился в состоянии минимального стресса, не будучи ни реальным боевиком, ни заложником, и его словам следует доверять больше всего, особенно постольку, поскольку речь не идет о его личной вине, реальной или гипотетической. В частности, когда он рассказывает о том, что сказал "Полковник" после первого взрыва, ему совершенно бессмысленно врать, потому что это никакого отношения к нему самому не имеет. Точно так же, кстати, ему нет смысл искажать число боевиков.

Далее eremei говорит мне, что Версия о снайпере возникла в первые же дни. И уже тогда ее подвергли сомнению, опубликовав (sorry, теперь уже не вспомню, где) объемную карту района, на которой было достаточно ясно видно, что то место, где находился контролировавший заряд боевик, уверенно не простреливалось ни с одной точки. Это, насколько я знаю, совпадает с выводами парламентской комиссии - по крайней мере, в изложении Торшина. Я в данном случае не ставлю под сомнение искренность Кулаева; просто допускаю, что он мог не видеть, что произошло в действительности. И уж тем более не мог определить, откуда и от кого пришла пуля.

Обвинение ни о чем таком не упоминало, в суде никто о такой карте не говорил и даже не поднимал вопрос о том, действительно ли такой выстрел был невозможен по таким причинам. Замечу, что в суде точно так же никто не говорит, откуда именно пришла пуля - был ли это профессиональный снайпер или случайный ополченец, по приказу стрелял или по собственной инициативе. Тут, конечно, помог бы анализ трупа этого боевика, включая извлеченную пулю (если она осталась в теле) - но о таких высотах криминалистики, конечно, речь даже не стоит. Вот что выстрел был со стороны, издалека, подтверждается тем, что свидетели его не слышали.

При этом я полностью согласен с Мишей в том, что вопрос этот - из разряда главных, в отличие от псевдо-вопросов типа "сколько было членов группы", "не было ли запрятано оружие в школе", "не была ли директриса соучастницей", "зачем палили из танков по заложникам" и т.д. Поэтому я и пытался выщепить из моря транскриптов те моменты, которые помогают ответить на этот вопрос - и пришел к выводу, что и в этом вопросе (из числа вопросов, не касающихся прямо вины лично Кулаева) показания Кулаева следует признать достоверными.

- Сабанова, Вам ясны Ваши права?
- Да.
- Спасибо присаживайтесь. Сабанова, встаньте на минуту. По делу признан потерпевшим признан Ваш брат, Сабанов Азамат Татарканович, где он?
- Повестка мне пришла, вот я и пришла.
- А он без вас не сможет прийти. Он где?
- В городе.
- Если мы его вызовем, он не сможет прийти?
- Конечно, сможет.
- Если вы без него можете, то я думаю, он без Вас тоже сможет?
- Да, но я думаю, нам двоим надо будет прийти.
- Почему двоим? Погиб ваш отец, потерпевшим признан Ваш брат? Если мы ему направим повестку, он же явится?
- Конечно явится. Просто повестки не было.
- Будет повестка. Тогда присаживайтесь, мы Вас не будем допрашивать. Гутнова. Гутнова Майя это Вы?
- Гутнова Майя погибла, я ее сестра.
- Погибла Гутнова Майя. Выше имя как?
- Татьяна.
- Погибла Ваша сестра. Потерпевшим признан ее муж, Невздоборов Евгений, так?
- Да.
- Он где? Он не может явиться в суд?
- Они не были зарегистрированы.
- Они вместе жили?
- Да.
- Тогда мы Вас не будем допрашивать. Спасибо, присаживайтесь.

http://www.pravdabeslana.ru/020805-19.htm