Еще про регистры национальной истории

Вспомнилась история, случившаяся по переписке пару лет назад.

Началось с того, что я вдруг решил перечитать книгу Бенедикта Сарнова о Солженицыне. Ну вот просто так, люблю я Сарнова. А в книге Сарнова наткнулся на обширные куски из воспоминаний Владимира Аллоя, которые раньше как-то прошли мимо моего внимания. Ну и решил повнимательнее перечитать теперь уже Аллоя. Свои воспоминания он напечатал в трех выпусках сборника "Минувшее", который сам же и издавал. К счастью, все выпуски сборника выложены онлайн нашим благодетелем Андреем Никитиным-Перенским - https://imwerden.de/razdel-2134-str-1.html

Открыв же мемуары Аллоя, я в самом первом их куске, напечатанном в 21-м сборнике, свежим взглядом перечитал его рассказ об удивительной истории сборников "Память" (которые, естественно, выложены там же - https://vtoraya-literatura.com/razdel_2121_str_1.html).

И там, среди прочего, обнаружил замечательный рассказ о том, как он, Аллой, познакомился с Пайпсом. Дело в том, что в четвертом выпуске сборника "Память" была напечатана большая, на 27 страниц, статья за подписью "А.Шанецкий", под заголовком "Американский ученый о русском историческом процессе". Формально это было нечто вроде развернутой рецензии на известную (наверно, правильнее сказать - знаменитую) книгу Пайпса "Россия при старом режиме", по сути же - совершенно самостоятельной работой, предлагавшей яркое, свежее видение российской историографии в целом. Как рассказывает Аллой, Пайпс неожиданно предложил свой развернутый ответ на рецензию, который и был напечатан в последнем, пятом выпуске серии, вместе с четырех-страничным заключением дискуссии, помещенным за подписью "От редакции". Далее Аллой говорит о том, как это все привело к его близкому знакомству с Пайпсом и выяснению, с помощью последнего, некоторых эпизодов эмигрантской жизни, завязанных на Солженицына - но это в данном случае оффтопик.

Статья "Шанецкого" произвела на меня очень сильное впечатление своей четкостью, прозрачностью, ясностью. Захотелось воспроизвести в ЖЖ отдельный ее кусок, описывающий пять точек зрения на российскую историю. Но прежде всего мне хотелось понять, кто же скрывался за этим псевдонимом. Сам Аллой писал так: "Под псевдонимом "Шанецкий" скрывались четверо: Яков Соломонович Лурье и молодые ленинградские историки: Сеня Рогинский, Лева Лурье и Саня Добкин — фактические редакторы сборника". У меня, однако, возникли сомнения, что одну статью писали сразу четыре человека.

В поисках ответа я обнаружил, что в Омске живет Антон Свешников, издавший, вместе с Барбарой Мартин из Базеля, в издательстве НЛО целое исследование, посвященное истории сборников "Память". К великому сожалению, он скоропостижно скончался год назад, о чем я случайно узнал совсем недавно.

Свои исследования Свешников выкладывал на портал academia.edu (что, как мне кажется, должно стать нормой). Там до сих пор сохраняется его сайт (https://omsu.academia.edu/AntonSvesnikov) с полным текстом книги (https://www.academia.edu/37278818/Исторический_сборник_Память_Исследования_и_материалы). В своей книге Свешников статью "Шанецкого" атрибутировал трем авторам - тем же, которых перечисляет Алллой, но без Добкина.

Я написал Свешникову, и он мне ответил, что в данном вопросе опирался на воспоминания Дедюлина.

Из моего тогдашнего письма Свешникову:

Я совершенно согласен с вашим исходным посылом о том, что история сборников "Память" - уникальна и далеко не достаточно оценена. Это особенно хорошо видно, если сравнить сборники с остальной самиздатской литературой. Собственно, и на фоне современной российской историографии, формально не стесненной ни цензурой, ни КГБ, сборники остаются образцом, до уровня которого мало кому удается подняться. Они просто наполнены духом интеллектуальной свободы и научной щепетильности (что в некотором смысле примерно одно и то же). Меня особенно поражает мысль о том, что все это было делом очень молодых людей. Я постоянно вспоминаю свою ленинградскую молодость примерно того же возраста, которая пришлась на 80-е годы, и сравниваю себя, своих друзей, то, чем мы занимались - с ними. И сравнение сильно не в нашу пользу.

При этом меня особенно сильно встряхнул сюжет вокруг рецензии "Шанецкого" — и сама исходная рецензия, и вторая де-факто рецензия в виде короткого текста "От редакции", сопровождающего ответную реплику Пайпса. Взятые вместе, оба эти текста представляются мне в полном смысле слова шедевром, причем во многих смыслах.

Собственно, поэтому я и попытался понять, кто был автором (или основным в группе авторов) рецензии. И должен признаться, что в итоге полной ясности так и не вынес. Например, Рогинский в интервью Мартин говорит, что автором рецензии был Лев Лурье (страница 301 вашей книги). Дедюлин же, в своем «Библиографе», в именном указателе против имени Шанецкого указывает С.Я.Лурье, а Льва Лурье, наряду с Рогинским и Добкиным, числит соавторами.

В итоге я написал сперва Никите Охотину, а потом Льву Лурье - и Лев Лурье, наконец, подтвердил, что автором рецензии был именно он. А вот заключительную ремарку "От редакции" - написали его отец Яков Лурье и Арсений Рогинский.

Разобравшись с авторством, я совсем было собрался запостить цитату из "рецензии Шанецкого" в ЖЖ, как вдруг обнаружил, что в ее тексте есть некоторая путаница с нумерацией. Лев Лурье подтвердил мое подозрение - да, в сборник вкралась опечатка, которую все эти годы никто не заметил. Поэтому пусть это будет первой публикацией развернутого куска в полноценно правильном виде, с исправленной опечаткой. Вот этот кусок:

Пять способов объяснения советской и дореволюционной истории наиболее распространены; у каждого из этих способов свои историографические корни.

Первый - официальный, часто меняющийся и наименее стройный. Дореволюционная Россия - страна, мощная внутренним потенциалом, спасшая Запад от татарского ига, постоянно ведшая справедливые войны, страна, в которой изобрели радио, таблицу Менделеева, истинный симфонизм, павловский нервизм, чигоринскую школу шахматной игры. Суворов, Александр Невский, мужественные Кутузов и Брусилов, Петр I - все они мудрые, прогрессивные государственные деятели. В то же время в стране существовала эксплуатация человека человеком, крестьяне непрерывно беднели, власть разлагалась, росла классовая борьба. Лучшие люди страны: Болотников, Разин, Пугачев, декабристы, революционеры-демократы - боролись с царизмом; из них, как по Дарвину, эволюционным отбором вычленились большевики, которые и свергли самодержавие. Советская Россия унаследовала все лучшие черты дореволюционной, и, овеваемые славой предков, советские люди непрерывно движутся к светлому будущему. Эклектизм этой точки зрения не позволяет найти ей прямых предшественников в дореволюционной историографии.

Вторая точка зрения шаг за шагом конвергируется с первой. До самого последнего момента существования империи, в сущности до Февраля, народ жил хорошо. Во всяком случае, лучше чем на Западе, - всем был доволен и почти не роптал. Во главе страны стояли мудрые государственные деятели, начиная со славянина Рюрика и кончая Николаем II. Их поддерживали праведники и провидцы от Феодосия Печерского и Сергия Радонежского до Василия Розанова и Николая Федорова. Благополучию России завидовали и пытались разложить ее коварный Альбион, продажная Франция, филистерская кровожадная Германия, татары, китайцы, масоны, чванливые поляки и всемирный еврейский кагал. Как колосс, стояла Россия, несмотря на глупость не желавших подчиняться Москве Новгорода и Пскова, клевету изменника родины Курбского, немецкое засилье, масонские штучки декабристов, инсинуации Чаадаева, легкомыслие Белинского, толкавшего Гоголя на скользкий путь очернительства, западничество западников, террор "бесов" народовольчества, беспринципный блок масонства и еврейства, обуявшее дореволюционную культуру космополитическое декадентство - которые чуть было не довели страну до распри и гибели. И тут, как небесные парашютисты, появляются Ленин со своими большевиками, К.Е.Ворошиловым и И.В.Сталиным, и в союзе с Брусиловым, Алексеем Толстым, Есениным и Шаляпиным - возрождают великую Россию. Некоторое время Россия, как коросту, стряхивает с себя присосавшихся к процессу обновления троцкистов, формалистов, низкопоклонников и декадентов (впрочем, они живучи и зарождаются снова и снова), но с 30-х гг. это та же Великая Россия, в сущности неотличимая от дореволюционной.

Этот взгляд на русскую историю, в своей дореволюционной части близкий Иловайскому и Нечволодову, ярче всего представлен в сегодняшней подцензурной печати Д.Жуковым, С.Семановым, Н.Яковлевым и другими авторами журналов "Молодая гвардия", "Москва", "Наш современник", а в неподцензурной - Г.Шимановым, В.Емельяновым.

Третья точка зрения, в отличие от второй, постепенно становится все менее официальной. Россия дореволюционная трактуется в терминах исторического материализма: конфликт производительных сил с производственными отношениями, смена феодализма капитализмом, Россия - тюрьма народов, освободительное движение от киевских времен прогрессивно. Власть выражает интересы эксплуататоров, - лучшие люди России со времен восстания волхвов и вплоть до большевистского переворота выражают интересы эксплуатируемых. Россия ленинская, послереволюционная, с официальной дореволюционной почти не связана. Она не наследница власти, а наследница освободительного движения. Дальше, в зависимости от степени официальности/неофициальности, говорится о "культе личности", перегибах в коллективизации, "недостатках внутрипартийной демократии" и т.п. Но советская власть в любом случае остается благом для страны, а советское общество - самым передовым (поскольку оно социалистическое, а социализм прогрессивнее капитализма).

Прямым предшественником этой точки зрения был М.Н.Покровский и "историки-марксисты" 20-х годов. Сейчас эту точку зрения в подцензурной печати почти не встретишь (разве что у какого-нибудь Эрнста Генри), вообще же ее ярчайшим носителем является Рой Медведев.

Четвертая точка зрения. Дореволюционное русское общество выглядит пусть не идеальным (крепостное право, гонения на раскольников, недостаток гибкости в управлении, отсутствие необходимой твердости в подавлении революционных экстремистов, крутость петровских реформ), но не сравнимо с постреволюционным. Освободительное движение (для кого - начиная с Радищева, для кого - с Герцена, Нечаева, Желябова) вело страну в пропасть. Февраль - логическая увертюра Октября, когда чуждые народу марксистские бесы обуяли страну. Из дореволюционного общества постреволюционное не выводимо. Если бы одурманенная западными идеями русская интеллигенция не подтачивала государственную власть, не убивала Александра II, слушалась Столыпина, не интриговала в Прогрессивном блоке, не было бы и марксистской заразы. Как и во третьей точке зрения, 1917 г. является в этой системе взглядов некоей точкой разрыва русского исторического процесса. Только если там дореволюционная Россия представляла собой абсолютное зло, а послереволюционная - добро, то здесь наоборот - относительное благополучие сменяется дьявольским наваждением.

Дореволюционная история излагается по Аксакову, Хомякову, Забелину, "Вехам". К этой точке зрения (с вариациями) близки многие авторы, пишущие на исторические темы в "Вестнике РХД", "Континенте", а также Ю.Штейн, Д.Штурман и ряд других публицистов русской эмиграции.

Пятая точка зрения. Исследуя историю по XVIII век включительно, авторы, отстаивающие эту позицию, опираются на выводы историков так называемой государственной школы - отчасти С.М.Соловьева и Ключевского, но в особенности Милюкова. XIX - первые годы XX века трактуются ими по-разному (причина этого, по-видимому, в том, что их предшественниками этот период не был детально разработан). Однако во взгляде на преемственную связь советского и дореволюционного периодов они более или менее едины и полагают, что 1917 год в сущности ничего не перевернул в русской истории. Структура общества изменилась незначительно. Ленин - наследник Ивана IV и Петра I, а не Маркса и Энгельса. Русская действительность дореволюционной поры уже содержала в зародыше все институты Советской России: ГУЛаг, партократию, жесткий идеологический контроль, угнетение малых народов, политический экспансионизм и даже демократическое движение.

Взгляд этот разделяется (тоже с вариациями) А.Яновым, Г.Померанцем и другими авторами вокруг "Синтаксиса" и "Поисков". Он близок и многим западным историкам. Эту точку зрения иногда упрекают, с разной долей справедливости, в антирусской направленности: мол, ее адепты утверждают, что русский народ сам виноват в том, что с ним случилось. Первые отклики на книгу Пайпса в эмиграции исходят в основном из этого обвинения - в клевете на Россию.

А.Шанецкий "Американский ученый о русском историческом процессе"
Память. Исторический сборник. Выпуск 4. Москва 1979; Париж 1981; YMCА-Press, 1981
Стр. 415-441

За день до ГКЧП

https://bbb.livejournal.com/2465414.html