![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
borislvinВ ленинградской тридцатой школе, которую я закончил в 78-м году, был один недостаток. В тамошней атмосфере господствовало представление о том, что правильный выпускник - это тот, кто поступил на матмех или физфак ЛГУ, нормальный - тот, кто поступил в Политехнический, а неудачник - тот, кто поступил в какой-нибудь еще вуз. Если я и утрирую, то не сильно. Соответственно, я отнес документы на матмех просто автоматически, дефолтно.
Безусловно, это была большая ошибка. Если бы я имел возможность призадуматься всерьез, то уже тогда понял бы, что настоящей склонности к математике у меня нет, а есть - к совсем другим вещам. Что нельзя руководствоваться одной той легкостью, с которой мне давалась математика в школе. И глядя назад, я понимаю, что поступи я на матмех, то жизнь моя была бы гораздо более скособоченной. Но в тот момент меня, совсем зеленого и наивного, несла общая волна.
А вот про сложные дела с поступлением евреев в ЛГУ я ничегошеньки не знал. Сейчас это кажется просто удивительным, но факт. Может, мало общался с теми, кто знал; может быть, они считали, что ЭТО знает каждый; может быть, щадили неустоявшуюся психику. А может быть, мне даже что-то и говорили, но я отталкивал это знание как невероятное и отвратительное?
При этом я вспоминаю, как некоторые учителя пытались нам намекнуть на то, как устроена реальная жизнь.
Например, кто-то из них рассказал нам - в контексте того, как надо вести себя на экзамене - про историю двух девочек-близняшек, учившихся годом раньше нас (я не помню их фамилии). Они обе были чуть ли не чемпионками союзных олимпиад по математике и поступали на тот же матмех. Якобы они оказались в разных потоках устных экзаменов по математике. Первая пришла на экзамен, взяла билет, стала готовиться. Вдруг к ней подошел некий препод и со словами "Ну-ка, ну-ка, что вы тут пишете?" схватил со стола листок с выкладками. "Так, это полная ерунда, тут у вас неверно, этого вы не знаете... Девушка, с такими знаниями на матмех не поступают - два балла и до свиданья!". Она в полном шоке разрыдалась и покинула аудиторию - то есть была успешно провалена. Ее сестра пришла сдавать экзамен на другой день, уже будучи знакома с трюком. И когда к ней точно так же подошел тот же препод, схватил листок и завел песню о том, что "тут неверно и тут неверно", она не растерялась, а твердо возразила "у меня все верно!". Более того, взяла инициативу в свои руки, громко позвала другого препода, выхватила у первого листок и передала второму, сказав - мол, покажите, где именно у меня ошибка? А так как преподы, конечно, не сговаривались заранее, где искать эту ошибку, то сели в лужу и т.д. В итоге, мол, она поступила.
Правда это или красивый миф, я не знаю. Но выводы из этой истории я сделал только насчет того, что надо, дескать, не сдаваться и не расслабляться.
Первым экзаменом была письменная математика. Как помнится, устроено это было так, что ВСЕ задачи решить было невозможно просто по времени, но для пяти баллов было достаточно решить не все, а хотя бы какое-то минимальное количество этих задач. Так как на нашем экзаменационном потоке было множество моих знакомых, то после экзамена я быстро выяснил, что оказываюсь в числе тех, кто решил достаточно много задач. Когда на следующий день (или это было через несколько дней?) я пришел смотреть полученный балл, то, ища свою фамилию и видя отметки других, успокоился и понял, что меньше четверки мне быть не может, а вероятнее всего - пять. Была - тройка.
Помня урок "не сдаваться", я сразу решил подать на апелляцию. Это делалось быстро. Вызывают в какую-то аудиторию, там сидят человек пять солидных дядечек. И говорят мне - "А стоит ли вам, молодой человек, начинать свою университетскую жизнь с такой мелочности, с апелляций? Ведь это же первый экзамен, вы же легко еще можете поступить, только время надо тратить не на апелляции, а на подготовку. Конечно, мы можем вашу апелляцию рассмотреть, но вы подумайте еще..." И стало мне так стыдно за свою несолидность перед могучими профессорами, что я забрал апелляцию назад.
Вторым экзаменом была математика устная. Ну, билет я ответил, задачу решил, и стал мне препод кидать "дополнительные вопросы". Продолжалось это долго, изнервничался я сильно, на многое не ответил, но предмет знал все-таки неплохо. Ушел со второй тройкой.
Третьим экзаменом была физика. С физикой у меня исходно была какая-то нелюбовь. Хуже я ее знал, чем математику. Не ощущал как-то. Ну, жду в коридоре, нервничаю. Почему-то всегда на экзаменах так получалось всю жизнь, что захожу в числе последних. Вот и тут - мыкаюсь в ожидании неизвестно чего. А из аудитории в коридор выходит девушка, уже студентка, она там как-то ассистировала на экзаменах. И говорит нам, абитуриентам - "Да что вы нервничаете? все же поступите, конкурса уже и нет никакого после двух первых экзаменов, тройки достаточно. А тройку-то, мол, всегда получите. У нас преподаватели добрые. Правда, вот Быков какой-то тут несколько двоек поставил - странный он...".
Короче, захожу, даю экзаменационный листок. Мне велят тянуть билеты - с задачами и вопросами. Видно, что билетов несколько стопок, и мне указывают стопку поменьше и, как бы сказать, подальше. Беру, сажусь, пишу что-то там. Подходит препод, садится рядом, начинает спрашивать. Вижу, недоволен ответами. Предлагает еще задачи, еще вопросы. И еще, и еще. И все это тянется и тянется. А пока я готовился, этот же препод выставил с двойкой абитуриента из 239-й школы, которого я тогда знал в лице по какой-то из олимпиад. Это двеститридцатьдевяточник пришел со значком всесоюзной олимпиады, и когда его вынесли с двойкой, "мой" препод громко говорил через всю аудиторию своему коллеге: "Видишь, значок нацепил! Думает, с этим значком его в университет должны брать!"...
Не знаю уж почему, но мне мою двойку вручили не просто так, а вымотав душу вопросами в течение, думаю, часов полутора, если не больше. Он садился, давал еще вопросы, отходил, возвращался. Зачем это было надо - непонятно. В принципе можно было то же самое сделать за пятнадцать минут. Вопросов и задач не помню. Нет, помню одну "задачу". Она звучала дословно так - "Футбольный мяч ударяется о кирпичную стену и отлетает назад. Назовите все параметры, которые вам нужны для того, чтобы рассчитать его траекторию".
В общем, за окном была уже белая ночь, когда мне сказали, что я заработал двойку и могу отправляться домой. Я был последний, все абитуриенты, студенты и преподаватели давно разошлись, кроме "моего" и еще одного. Я был настолько вымотан, что уже ни о чем не переживал. Никаких чувств, никаких мыслей.
И тут случилось самое смешное. Не знаю, что меня стукнуло, но я почему-то громко спросил моих преподов, которые собирали свои бумажки - нельзя ли узнать, как их зовут. Мой вопрос ошеломил их. После секундной паузы один из них (не мой, который был, видимо, Быковым, а другой) повернулся в мою сторону и сказал следующее (я твердо запомнил эти слова): "Нам запрещено называть свои фамилии абитуриентам. Мой табельный номер - один, а его табельный номер (и он показал на Быкова) - два". Честное слово, так и сказал.
Я встал, вышел из аудитории в темный уже и совсем пустой коридор и прошел в расположенный неподалеку кабинет, где сидел дядечка, который назывался кем-то типа "начальника вступительных экзаменов". Это был весьма приличного, профессорского вида немолодой препод. Возможно - замдекан или что-то такое. Он еще не ушел и вполне приветливо спросил, какой у меня вопрос. Я объяснил, что сейчас сдавал экзамен и хотел бы узнать, кто именно меня экзаменовал. Он удивился и спросил, почему же я не узнал прямо у экзаменаторов. Когда я рассказал, что они мне ответили, что не имеют права называть свои фамилии, он просто не поверил. Со словами "Что за ерунда, пойдем и разберемся, быть такого не может" он встал и пошел со мной в экзаменационную аудиторию.
Когда мы открыли дверь в эту аудиторию, произошла немая сцена. Два "моих" препода еще не ушли, они обернулись к двери и посмотрели на вошедшего со мной начальника. Он - на них. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. После паузы, показавшейся мне ужасно длинной, начальник экзамена развернулся ко мне и изрек: "Вам все правильно сказали. Преподаватели не имеют права сообщать абитуриентам свои имена и фамилии".
Я молча вышел.
-------------------------------
А сегодня мне интересно другое. Вот![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
zanuda в треде у ipain'а очень детально объяснил, как именно проходил отсев абитуриентов, какие были технологии этого дела и т.д. Но мы сейчас уже знаем, как была устроена советская власть. В ней мало что происходило просто так, с бухты-барахты. И отсев евреев в ленинградских и московских вузах был не спонтанным проявлением индивидуальных симпатий и предрассудков преподавателей, а результатом вполне четкой политики. А политика - она всегда требовала бумажки, бумажного следа, формального решения. Она должна была быть где-то прописана.
Понятно - почему. Потому что дискриминация по национальному признаку - вопрос в СССР был сугубо политический, остро-политический. И никто из серьезных товарищей - ректоров, секретарей обкомов, замминистров и т.д. - не собирался брать на себя ответственность за такие политические дела. Гораздо мельче вопросы - и те предварительно получали санкцию политбюро или секретариата ЦК.
Так что у меня лично нет сомнений, что этот вопрос где-то отражен. А загадка - почему эти документы до сих пор не известны? Цензура, диссидентство, лишение гражданства, невыпускательство - все они так или иначе уже освещены в документальных публикациях. А вот проблема дискриминации при поступлении в вузы - нет.
Безусловно, это была большая ошибка. Если бы я имел возможность призадуматься всерьез, то уже тогда понял бы, что настоящей склонности к математике у меня нет, а есть - к совсем другим вещам. Что нельзя руководствоваться одной той легкостью, с которой мне давалась математика в школе. И глядя назад, я понимаю, что поступи я на матмех, то жизнь моя была бы гораздо более скособоченной. Но в тот момент меня, совсем зеленого и наивного, несла общая волна.
А вот про сложные дела с поступлением евреев в ЛГУ я ничегошеньки не знал. Сейчас это кажется просто удивительным, но факт. Может, мало общался с теми, кто знал; может быть, они считали, что ЭТО знает каждый; может быть, щадили неустоявшуюся психику. А может быть, мне даже что-то и говорили, но я отталкивал это знание как невероятное и отвратительное?
При этом я вспоминаю, как некоторые учителя пытались нам намекнуть на то, как устроена реальная жизнь.
Например, кто-то из них рассказал нам - в контексте того, как надо вести себя на экзамене - про историю двух девочек-близняшек, учившихся годом раньше нас (я не помню их фамилии). Они обе были чуть ли не чемпионками союзных олимпиад по математике и поступали на тот же матмех. Якобы они оказались в разных потоках устных экзаменов по математике. Первая пришла на экзамен, взяла билет, стала готовиться. Вдруг к ней подошел некий препод и со словами "Ну-ка, ну-ка, что вы тут пишете?" схватил со стола листок с выкладками. "Так, это полная ерунда, тут у вас неверно, этого вы не знаете... Девушка, с такими знаниями на матмех не поступают - два балла и до свиданья!". Она в полном шоке разрыдалась и покинула аудиторию - то есть была успешно провалена. Ее сестра пришла сдавать экзамен на другой день, уже будучи знакома с трюком. И когда к ней точно так же подошел тот же препод, схватил листок и завел песню о том, что "тут неверно и тут неверно", она не растерялась, а твердо возразила "у меня все верно!". Более того, взяла инициативу в свои руки, громко позвала другого препода, выхватила у первого листок и передала второму, сказав - мол, покажите, где именно у меня ошибка? А так как преподы, конечно, не сговаривались заранее, где искать эту ошибку, то сели в лужу и т.д. В итоге, мол, она поступила.
Правда это или красивый миф, я не знаю. Но выводы из этой истории я сделал только насчет того, что надо, дескать, не сдаваться и не расслабляться.
Первым экзаменом была письменная математика. Как помнится, устроено это было так, что ВСЕ задачи решить было невозможно просто по времени, но для пяти баллов было достаточно решить не все, а хотя бы какое-то минимальное количество этих задач. Так как на нашем экзаменационном потоке было множество моих знакомых, то после экзамена я быстро выяснил, что оказываюсь в числе тех, кто решил достаточно много задач. Когда на следующий день (или это было через несколько дней?) я пришел смотреть полученный балл, то, ища свою фамилию и видя отметки других, успокоился и понял, что меньше четверки мне быть не может, а вероятнее всего - пять. Была - тройка.
Помня урок "не сдаваться", я сразу решил подать на апелляцию. Это делалось быстро. Вызывают в какую-то аудиторию, там сидят человек пять солидных дядечек. И говорят мне - "А стоит ли вам, молодой человек, начинать свою университетскую жизнь с такой мелочности, с апелляций? Ведь это же первый экзамен, вы же легко еще можете поступить, только время надо тратить не на апелляции, а на подготовку. Конечно, мы можем вашу апелляцию рассмотреть, но вы подумайте еще..." И стало мне так стыдно за свою несолидность перед могучими профессорами, что я забрал апелляцию назад.
Вторым экзаменом была математика устная. Ну, билет я ответил, задачу решил, и стал мне препод кидать "дополнительные вопросы". Продолжалось это долго, изнервничался я сильно, на многое не ответил, но предмет знал все-таки неплохо. Ушел со второй тройкой.
Третьим экзаменом была физика. С физикой у меня исходно была какая-то нелюбовь. Хуже я ее знал, чем математику. Не ощущал как-то. Ну, жду в коридоре, нервничаю. Почему-то всегда на экзаменах так получалось всю жизнь, что захожу в числе последних. Вот и тут - мыкаюсь в ожидании неизвестно чего. А из аудитории в коридор выходит девушка, уже студентка, она там как-то ассистировала на экзаменах. И говорит нам, абитуриентам - "Да что вы нервничаете? все же поступите, конкурса уже и нет никакого после двух первых экзаменов, тройки достаточно. А тройку-то, мол, всегда получите. У нас преподаватели добрые. Правда, вот Быков какой-то тут несколько двоек поставил - странный он...".
Короче, захожу, даю экзаменационный листок. Мне велят тянуть билеты - с задачами и вопросами. Видно, что билетов несколько стопок, и мне указывают стопку поменьше и, как бы сказать, подальше. Беру, сажусь, пишу что-то там. Подходит препод, садится рядом, начинает спрашивать. Вижу, недоволен ответами. Предлагает еще задачи, еще вопросы. И еще, и еще. И все это тянется и тянется. А пока я готовился, этот же препод выставил с двойкой абитуриента из 239-й школы, которого я тогда знал в лице по какой-то из олимпиад. Это двеститридцатьдевяточник пришел со значком всесоюзной олимпиады, и когда его вынесли с двойкой, "мой" препод громко говорил через всю аудиторию своему коллеге: "Видишь, значок нацепил! Думает, с этим значком его в университет должны брать!"...
Не знаю уж почему, но мне мою двойку вручили не просто так, а вымотав душу вопросами в течение, думаю, часов полутора, если не больше. Он садился, давал еще вопросы, отходил, возвращался. Зачем это было надо - непонятно. В принципе можно было то же самое сделать за пятнадцать минут. Вопросов и задач не помню. Нет, помню одну "задачу". Она звучала дословно так - "Футбольный мяч ударяется о кирпичную стену и отлетает назад. Назовите все параметры, которые вам нужны для того, чтобы рассчитать его траекторию".
В общем, за окном была уже белая ночь, когда мне сказали, что я заработал двойку и могу отправляться домой. Я был последний, все абитуриенты, студенты и преподаватели давно разошлись, кроме "моего" и еще одного. Я был настолько вымотан, что уже ни о чем не переживал. Никаких чувств, никаких мыслей.
И тут случилось самое смешное. Не знаю, что меня стукнуло, но я почему-то громко спросил моих преподов, которые собирали свои бумажки - нельзя ли узнать, как их зовут. Мой вопрос ошеломил их. После секундной паузы один из них (не мой, который был, видимо, Быковым, а другой) повернулся в мою сторону и сказал следующее (я твердо запомнил эти слова): "Нам запрещено называть свои фамилии абитуриентам. Мой табельный номер - один, а его табельный номер (и он показал на Быкова) - два". Честное слово, так и сказал.
Я встал, вышел из аудитории в темный уже и совсем пустой коридор и прошел в расположенный неподалеку кабинет, где сидел дядечка, который назывался кем-то типа "начальника вступительных экзаменов". Это был весьма приличного, профессорского вида немолодой препод. Возможно - замдекан или что-то такое. Он еще не ушел и вполне приветливо спросил, какой у меня вопрос. Я объяснил, что сейчас сдавал экзамен и хотел бы узнать, кто именно меня экзаменовал. Он удивился и спросил, почему же я не узнал прямо у экзаменаторов. Когда я рассказал, что они мне ответили, что не имеют права называть свои фамилии, он просто не поверил. Со словами "Что за ерунда, пойдем и разберемся, быть такого не может" он встал и пошел со мной в экзаменационную аудиторию.
Когда мы открыли дверь в эту аудиторию, произошла немая сцена. Два "моих" препода еще не ушли, они обернулись к двери и посмотрели на вошедшего со мной начальника. Он - на них. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. После паузы, показавшейся мне ужасно длинной, начальник экзамена развернулся ко мне и изрек: "Вам все правильно сказали. Преподаватели не имеют права сообщать абитуриентам свои имена и фамилии".
Я молча вышел.
-------------------------------
А сегодня мне интересно другое. Вот
zanuda в треде у ipain'а очень детально объяснил, как именно проходил отсев абитуриентов, какие были технологии этого дела и т.д. Но мы сейчас уже знаем, как была устроена советская власть. В ней мало что происходило просто так, с бухты-барахты. И отсев евреев в ленинградских и московских вузах был не спонтанным проявлением индивидуальных симпатий и предрассудков преподавателей, а результатом вполне четкой политики. А политика - она всегда требовала бумажки, бумажного следа, формального решения. Она должна была быть где-то прописана.Понятно - почему. Потому что дискриминация по национальному признаку - вопрос в СССР был сугубо политический, остро-политический. И никто из серьезных товарищей - ректоров, секретарей обкомов, замминистров и т.д. - не собирался брать на себя ответственность за такие политические дела. Гораздо мельче вопросы - и те предварительно получали санкцию политбюро или секретариата ЦК.
Так что у меня лично нет сомнений, что этот вопрос где-то отражен. А загадка - почему эти документы до сих пор не известны? Цензура, диссидентство, лишение гражданства, невыпускательство - все они так или иначе уже освещены в документальных публикациях. А вот проблема дискриминации при поступлении в вузы - нет.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2003-07-01 03:51 pm (UTC)Что паттерн странный - тоже вроде никто не возражает. Но странность паттерна - не основание считать, что он порождался одной только местной инициативой. Кажется, Илья Винарский здесь очень точно подметил - после 87-88 годов феномен заваливания прекратился. А ведь как раз после 87-88 годов местная инициатива и стала расцветать, причем любым цветом.
Повторю сто первый раз - в СССР национальный вопрос был первостепенно-политическим. Именно поэтому неавторизованные отклонения от генеральной линии совершенно не приветствовались, независимо от того, в какую сторону они указывали. Именно поэтому публичный антисемитизм в том стиле, какой широко доступен сегодня в России, был невозможен. И именно поэтому СИСТЕМАТИЧЕСКОЕ резанье по типу мехмата и матмеха, вызывающее брожение за границей и т.д., не могло не иметь санкции властей.
no subject
Date: 2003-07-01 07:02 pm (UTC)Ja imel vvidu, chto znaet on ne o fakte rezanija(`eka nevidal', dazhe ja znal), a znaet o prikaze i ego soderzhanii. A ne to, chto by tochechki naprotiv familij, kotoryh rezat'. Etih svidetel'stv tozhe hvataet. A vot takoe, kak Bykova - odno, esli ja ne propustil.
> Или что если оно НЕ было всеобщим, значит, его не могло быть вообще?
В том, что оно было, причем самым неожиданым образом распределенное по стране и учреждениям, в этом сомневаться не приходится. я сомневаюсь в обьяснении этого феномена исключительно волей центральных властей, без участия или с пренебрежимым участием местной инициативы.
Причем, кроме упомянутого выше, сомневаюсь потому, что думаю о тех центральных властах с меньшим почтением, видимо. Слабо им было создать мобильную, эффектвную и до сих пор секретную службу тайного манипулирования результами вступительных экзаменов. С центральным управлением и сложно меняемыми правилами, детализироваными до факультецкого уровня. Им же вот такое приходилось устраивать, если приходилось:
"А вообще конечно политика менялась. В 1984 завалили всех 57-митов, например. Человек 20-25 (из 2-х матклассов). Даже чисто русских. Поступили два еврея - дети преподавателей мехмата, и ещё один гениальный русский и один очень хорошо замаскированный восьмушка (кажется), тоже гениальный, но специфической гениальностью."
http://www.livejournal.com/users/bbb/787297.html?thread=2683233#t2683233
И где то еще был комментарий, как от МГУшных факультетов зависело, не могу найти сейчас: плавный градиент мехмат->физфак->химфак->биофак.
А зачем так сложно?? И кто этим всем занимался, какие люди и кому отдавали указаня, потом отчеты собирали. Я не могу представить структуру этой деятельности. Если слабый, но заметный антисемитизм на химфаковских экзаменах все же был, то им его таким нежестким и приказали организовать?
ПС Я вспомнил пример из тех лет, который вроде подходит под Ваше определение "негативной дискриминации в автоматической очереди"(?, по памяти).Это рынки, колхозные и иные. Теоретически любые места на рынке занимались в порядке живой очереди: первый занял, заплатил и торгуй. Практически же частенько приключалась дискримнация. И кажется, даже и по национальному признаку, знаменитая фраза Рафика Нишановича "Поссорились из-за рассыпаной клубники" не про таковую ли была?
no subject
Date: 2003-07-01 07:13 pm (UTC)я сомневаюсь в обьяснении этого феномена исключительно волей центральных властей, без участия или с пренебрежимым участием местной инициативы.
Никто не отрицает наличия местной инициативы. Но само ее наличие предполагает некий lattitude, заданный сверху.
Простейший пример - свобода напечатать что-то отклоняющееся от генеральной линии. Стихи ли, роман ли, очерк ли. Все знают, что огромную роль играли местные, частные условия. В Эстонии был один режим, на Украине - другой. В одной газете - так, в другой - этак. Но все это разнообразие было лишь надстройкой над гигантской системой невидимого главлита, невидимых кураторов из КГБ, невидимых идеологических отделов обкомов и ЦК.
no subject
Date: 2003-07-01 08:17 pm (UTC)O, eto konechno.
prodolzhenie
Date: 2003-07-01 08:15 pm (UTC)Мне рассказывали, что массово заваливать прекратили на пару лет раньше, в 85-86, а расцвет местной инициативы случился именно что после 87. Так что думаю, это ни за, ни против аргумент. Я бы связал это явление с постепенно снижающимся спросом на МГУшное образование и ослабление конкурсаа. С начала 80-ых где то. И к середине уже стало не до заваливаний, набрать бы.